В блокадных днях
Мы так и не узнали,
Меж юностью и детством
Где черта?
Нам в 43-ем выдали медали,
И только в 45-м –
Паспорта.
-
Ленинградские дети…
Они вместе со взрослыми несли все тяготы в условиях блокады. Об этом
свидетельствуют записи ленинградской девочки Тани Савичевой:
« Женя умерла 28 декабря, в 12 часов 30 минут утра, 1941 год. Бабушка умерла 25 января в 3 часа дня 1942 года. Лёка умер 17 марта в 6 часов утра 1942 года. Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи 1942 года. Мама – 13 мая в 7 часов 30 минут утра 1942 года…Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня.»
- Это написано одиннадцатилетней школьницей, которая не намного пережила своих близких.
- Оставшиеся в живых до сих пор с ужасом вспоминают блокаду.
Звучит 7-я симфония Шостаковича
- Из воспоминаний Л.Т. Шепелевой , профессора,
доктора исторических наук:
«Я родилась в Ленинграде , поэтому и блокада Ленинграда была предназначена мне судьбой. Зимой 1941-1942 годов не стало отопления, света, воды, и стены дома промерзали на 20-30 см. В ту пору на окнах обязательно была светомаскировка, которая скрывала свет иногда горевшей свечи и помогала маме убедить меня, ребенка, что это ночь (даже если это день), а ночью никто не кушает, надо потерпеть. Блокадный паек – 120 граммов хлеба из смеси опилок и муки. А есть очень хотелось, и чувство голода – это одно из устойчивых воспоминаний моего детства… »
|
Война… и под набрякшим небом, Уже не смысля ни о чем, Давлюсь холодной пайкой хлеба Я над блокадным котелком… Опять мне снится Пискаревка, И снизу вижу я потом, Как погребальная веревка Еще колеблется над рвом… Не каравая снятся хлеба, Не колосистые поля. А та, засеянная с неба, Вся в ржавых брустверах земля. Не снятся мне друзья живые, С кем я лишения забыл, А снятся вечно молодые, С кем только смерть не разделил…
|
|
Сцена «В блокадном Ленинграде»
|
- Девочка (закутанная в шарфы, платки, выходит на сцену, собирает дрова) - Закончились у нас дрова, и я ходила по дворам и потихоньку собирала щепки, досточки в разбомбленных домах. Мама мне не разрешала, и было очень страшно, так как в этих домах были крысы такие, как огромные кошки, они жутко кричали. Ну, иногда где-то щепку найдешь, а сил не было, поэтому прицепишь эту щепочку за веревочку – носила я веревочку с собой – и тащишь по снегу. Сначала мы все спускались в бомбоубежище, а потом мы перестали ходить туда. И бабушка, которая обладала большим чувством юмора, говорила… (во время слов девочки выходит на сцену, ёжась и кутаясь в шаль, подхватывает фразу) - Бабушка - Танечка, у нас есть полкусочка хлеба, давай ее съедим, чтобы фрицам не досталось. А то если они нас разбомбят вечером, мы же голодные умрем. (Бабушка гладит девочку по голове и присаживается в кресло, осторожно рлядя на него, делает шаг вперед разламывает кусочек хлеба и отщипывает от него . Девочка прижимается на миг к бабушке, берет свой кусочек в ладошку и, г зрителям.)
- Девочка - И мы съедали маленькую корочку и радовались, что фрицам не достанется этот наш кусочек ( закрывая ладошку с хлебом другой и прижимая их к груди). Иногда я ходила за водой. И на улице Пестеля видела страшную картину. Там прорвало водопроводную трубу, вода била, но на морозе она замерзала, и уже образовалась ледяная гора, по которой люди старались подняться, но многие скользили на животе, не успев наполнить чайники, ведра, а потом их обдавало этой ледяной водой, и они в эту гору ледяную вмерзали. (Уходит медленно). |
|
- Острый голод давал о себе знать все сильнее, умирали молодые и старые, мужчины и женщины, дети. У людей слабели руки и ноги, немело тело, оцепенение постепенно приближалось к сердцу, и наступал конец. Смерть настигала людей везде. На улице человек падал и больше не поднимался. В квартире – ложился спать и засыпал навеки. Нередко жизнь обрывалась у станка.
На салазках кокон пряменький
Спеленав, везет
Мать заплаканная , в валенках,
А метель метет.
Старушонка лезет в очередь,
Охает, крестясь:
«У моей, вот тоже, дочери
Схоронен вчерась.
Бог прибрал, и слава господу,
Легче им и нам.
Я сама-то скоро с ног спаду
С этих со ста грамм».
Труден путь, далек до кладбища,
Как с могилкой быть?
Довезти сама смогла б еще,
Сможет ли захоронить?
А не сможет – сложат в братскую,
Сложат, как дрова,
В трудовую, Ленинградскую,
Закопав едва.
И спешат по снегу валенки, -
Стало уж темнеть.
Схоронить трудней, мой маленький,
Легче умереть.
Опять война,
Опять блокада…
А может, нам о них забыть?
Я слышу иногда: «Не надо,
Не надо раны бередить.
Ведь это правда, что устали
Мы от рассказов о войне
И о блокаде прочитали
Стихов достаточно вполне».
И может показаться; правы
И убедительны слова…
Но даже если это правда,
Такая правда – не права!
Звучит песня «Сережка с Малой Бронной»
