«РОЗА И КРЕСТ» (1913).
«КАРМЕН» (1914). «СОЛОВЬИНЫЙ САД» (1915)
В конце 1913 года Блок увидел в театре Музыкальной драмы певицу Любовь Александровну Дельмас в роли Кармен. Она поразила его. Вновь и вновь смотрит он этот спектакль.'' Одна за другой в его мартовской записной книжке 1914 года появляются отрывочные слова: «...Пела Андреева-Дельмас — мое счастие», «О, как блаженно и глупо...», «Все поет», «Счастие, счастие».
Именно счастья, обычной человеческой радости так не хватало ему.
Земное сердце уставало
Так много лет, так много дней...
Земное счастье запоздало
На тройке бешеной своей!
Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь,— который раз?
В этой женщине, в этой ожившей и вошедшей в его жизнь Карменсите было, казалось, все, что может дать счастье. «Прекрасны линии ее высокого, гибкого стана, пышно золотое руно ее рыжих волос, обаятельно неправильное переменчивое лицо... И при этом талант, огненный артистический темперамент и голос, так глубоко звучащий на низких нотах. В этом пленительном облике нет ничего мрачного или тяжелого. Напротив — весь он солнечный, легкий, праздничный. От него веет душевным и телесным здоровьем и бесконечной жизненностью» (Бекетова).
Блок влюбился, как мальчик, «как гимназист»: ходил на все ее спектакли, напряженно смотрел из темного зрительного зала, покупал фотографии, сочинял и рвал письма и писал стихи — о любви, о творчестве, о счастье.
...И слезы счастья душат грудь
Перед явленьем Карменситы.
Цикл «Кармен» — одна из вершин любовной лирики Блока.
Ты встанешь бурною волною
В реке моих стихов,
И я с руки моей не смою.
Кармен, твоих духов...
И в тихий час ночной, как пламя,
Сверкнувшее на миг,
Блеснет мне белыми зубами
Твой неотступный лик.
Да, я томлюсь надеждой сладкой,
Что ты, в чужой стране.
Что ты, когда-нибудь, украдкой
Помыслишь обо мне...
За бурей жизни, за тревогой,
За грустью всех измен,—
Пусть эта мысль предстанет строгой,
Простой и белой, как дорога,
Как дальний путь, Кармен!
(«Ода, любовь вольна, как птица...», 1914)
Радость и покой были близки и желанны, но этот «дальний путь», неутомимый, подвижнический, не позволял успокоиться, остановиться. Счастье — не для него; Блок сознавал это с горькой ясностью. «Он говорил, что художник и не может быть счастлив», - много лет спустя вспоминала Дельмас.
Что ж, пора приниматься за дело.
За старинное дело свое.—
Неужели и жизнь отшумела.
Отшумела, как платье твое? —
писал он в одном из последних стихотворений, обращенных к Дельмас.
Об этой невозможности, неправоте счастья в мире сурового долга и труда Блок написал символическую поэму «Соловьиный сад». Ее герой, изнуренный тяжелой работой, мечтает об отдыхе, о покое, о волшебно-прекрасном прохладном саде.
По ограде высокой и длинной
Лишних роз к нам свисают цветы.
Не смолкает напев соловьиный,
Что-то шепчут ручьи и листы.
Он бросает кирку и бежит в этот «чуждый край незнакомого счастья».
...Сладкой песнью меня оглушили,
Взяли душу мою соловьи.
Но сквозь соловьиные трели, заглушая негу и любовь, неотступно слышится беглецу однообразный и беспокойный шум морского прибоя и жалобный крик осла — бедного товарища его трудов. И он бежит от счастья — к работе, к усталости, к долгу. А жизнь уже ушла вперед, и ему, отступнику, нет больше места в суровом мире, которому он однажды изменил.
А с тропинки, протоптанной мною,
Там, где хижина прежде была,
Стал спускаться рабочий с киркою,
Погоняя чужого осла.
Эта нежная, грациозная поэма была беспощадной. Блоковская альтернатива -— либо счастье, либо долг — бескомпромиссно сурова. С жесткой непреклонностью твердит он в своих стихах:
И, наконец, увидишь ты.
Что счастья и не. надо было...
Блок говорил о себе, что он всегда «думал больше о правде, чем о счастьи».
Эга мысль — о невозможности, неправомерности личного счастья в несовершенном и несчастном мире, о том, что не в счастье, а в подвижнической верности долгу истинное призвание человека, — звучит у многих русских писателей. Эта очень русская, суровая, мученическая идея преследует и Блока. Она лежит в основе лучшего его драматического произведения — пьесы «Роза и Крест». Сначала Блок задумал ее как сценарий балета из жизни провансальских трубадуров; затем как либретто оперы. Но постепенно поэт понял, что весь сложный строй придуманного им сюжета не укладывается в столь тесные рамки. Так опера превратилась в драму. Работа над ней продолжалась почти весь 1912 гол. 19 январи 1913 года пьеса была закончена.
Блок писал: «Роза и Крест» первым долгом является драмой человека Бертрана». «Он неумолимо честен, трудно честен, а с такой честностью жить на свете почти невозможно». Этот неуклюжий, топорный, всеми осмеянный неудачник, «рыцарь-несчастье» обладает тонкой, нежной душой, непоколебимо верной своему долгу и своей любви. Он любит Изору — госпожу замка, юную жену старого графа. Но семнадцатилетняя смуглая графиня предпочитает ему пошляка и красавца пажа Алискана. Истекая кровью от ран, полученных в сражении.
Бертран стоит под окном комнаты, где происходит свидание Изоры и Алискана. Он охраняет влюбленных: об этом просила его она, его дама. Наконец силы покидают его. Умирая, он спасает Изору, предупреждая ее об опасности звоном упавшего меча. И в эти последние свои мгновения Бертран понимает темный до сих пор для него смысл песни, которую твердила Изора:
Радость, о, Радость-Страданье,
Боль неизведанных ран!..
Для Бертрана, по словам одного из исследователей, «величайшее страдание души сливается с величайшей радостью отречения». Так понимает Блок эту коллизию: возможность соединения Розы красоты, счастья, любви с Крестом самоотвержения. Так вновь и вновь твердит поэт о суровой верности долгу и о том, что истинное счастье — в следовании этому долгу.
Но «Роза и Крест» — произведение чрезвычайно сложное, далеко не однозначное. Одна из важнейших фигур драмы — нищий рыцарь Гаэтан, странник, старый ребенок, поэт. Это его туманную северную песню о Радости-Страданье повторяет, тоскуя Изора, неясно чувствуя ее тревожный призыв. Блок говорит о Гаэтане: «Это — зов, голос, песня. Это — художник». И в другом месте: «Есть песни, в которых звучит смутный зов к желанному и неизвестному. Можно совсем забыть слова этих песен, могут запомниться лишь несвязные отрывки слов; но самый напев все будет звучать в памяти, призывая и томя призывом».
Мира восторг беспредельный
Сердцу певучему дан.—
это гениальное определение сущности поэта Блок вкладывает в уста Гаэтана.