«СТИХИ О ПРЕКРАСНОЙ ДАМЕ» (1901-1902)

Роман Александра Александровича с Любовью Дмитриевной Менделеевой развивался напряженно и нервно. Блок то терзался ревностью, мучился от суровой холодности благо­воспитанной Любы, то переходил к экзальтированному поклонению идеалу, воплотившемуся для него в этой золотоволосой, румяной, спокойной и радостной девушке. Наконец 7 ноября 1902 года после студенческого бала в Дворянском собрании они объяснились. В тот же день он записал в дневнике: «Сегодня 7 ноября 1902 года совершилось то, чего никогда еще не было, чего я ждал четыре года». 17 августа 1903 года в селе Тарака­нове, лежащем между Шахматовом и Бобловом, в старинной белой церкви над рекой была сыграна свадьба — старозаветная, помещичья, торжественная, с патриархальными поздрав­лениями старой няни и окрестных крестьян, с букетами и разукрашенными тройками.

Так было в жизни. А рядом с жизнью шли его стихи, одно за другим, день за днем,  как дневник, как исповедь. Создавалась книга стихов о великой любви, о Прекрасной Даме. Реальные перипетии реального романа — ревность, холодность, встречи, тоска, экстаз благоговения — все переносилось в иной план, претворялось в стихи. Они были сложны, туманны, высокомерно закрыты для непосвященных. Но сквозь всю их туманность и усложненную символику просвечивали конкрет­ные события. Тем, кто знает жизнь Блока, понятны многие таинственные иносказания этих стихов. Так, когда он говорит о своей милой:

Там, над горой Твоей высокой,

Зубчатый простирался лес.

или:

Ты горишь над высокой горою,

Недоступна в Своем терему,

мы понимаем: речь идет о Боблове. Ведь и сейчас, если смотреть в ясный день с дороги, ведущей из Шахматова, на горизонте виден холм, покрытый зубчатым лесом: там было имение Менделеевых.

А вот совершенно, казалось бы, непонятное стихотворение:

Пять изгибов сокровенных

Добрых линий на земле,

К ним причастные во мгле

Пять стенаний вдохновенных.

В дневнике 1918 года Блок написал комментарий к этим стихам: «...Я встретил Любовь Дмитриевну на Васильевском острове... Она вышла из саней на Андреевской площади и шла на курсы по 6-й линии, Среднему проспекту — до 10-й линии, я же, не замеченный Ею, следовал позади... Отсюда появились «пять изгибов»... Мне хотелось ЗАПЕЧАТАТЬ мою тайну, вследствие чего я написал зашифрованное стихотворение, где пять изгибов линий означали те улицы, по которым она проходила...»

Перед самым объяснением, 5 ноября 1902 года, Блок писал:

Я закрою голову белым,

Закричу и кинусь в поток.

И всплывет, качнется над телом

Благовонный, речной цветок.

(«Дома растут, как желанья...»)

Мы знаем, что в роковую ночь объяснения у Блока в кармане была записка, в которой он писал о намерении убить себя, если Любовь Дмитриевна не согласится стать его женой.

Все это так — у «Стихов о Прекрасной Даме> есть жизненная основа. Но жизненные факты претворены здесь в поэзию, возвышены до обобщений, до символов. В любой обыденной мелочи поэт видит знамение, присутствие высшего, тайного смысла:

Я стал всему удивляться.

На всем уловил печать.

Отдых напрасен. Дорога крута.

Вечер прекрасен. Стучу в ворота.

Дальнему стуку чужда и строга,

Ты рассыпаешь кругом жемчуга.

Терем высок, и заря замерла.

Красная тайна у входа легла.

Эти строки «Вступления» можно низвести до простого быта: Бобловская гора; вечер; он приезжает к Менделеевым и встречает обычный прием Любови Дмитриевны — холодный, отчужденный. Но можно — и нужно! — понять их совсем по-другому: из всей груды ежедневного, обычного, хотя и чрезвычайно важного лично для него, он творит высшую красоту и тайну. И простой усадебный дом превращается в сказочный строгий терем с недоступной тайной, преграждающей его порог для непосвященных.

Всматриваясь в жизнь, Блок ищет ее скрытый смысл, ее душу, ее второй план—духовный, мистический.

Это литературно-художественное направление — символизм — зародилось во Франции в 80-х годах прошлого века. Оно имело своих пылких сторонников и в России на рубеже нового века, когда формировался талант Блока. Уже выступило со своими новыми творческими требованиями первое, старшее поколение русских символистов: Н. М. Минский, М. Д. Мережковский, В. Я. Брюсов, 3. Н. Гиппиус, Ф. К- Сологуб. Протестуя против бескрылого, фотографически точного, натуралистического изображения жизни, они провозгласили центром искусства символ. В каждом конкретном жизненном предмете или явлении они видели нечто неизмеримо большее, чем просто данный в опыте факт, нечто сверхчувствен­ное, говорящее о сокровенной, тайной душе мира. Символисты стремились сквозь повседневную, будничную реальность проникнуть в «запредельную сущность бытия». Это идеальное начало мира недоступно, по их теории, обычному рационалистическому познанию. Оно открывается только посвященным, только людям — художникам, поэтам, музыкантам,— озаренным мистическим прозрением, интуитивно проникающим в тайные глубины мира.

Необходимо признать, что, несмотря на свою идеалистиче­скую сущность, символизм во многом был шагом вперед в литературе — как протест против уныло-фактографических, мелко­травчатых произведений, наводнивших русскую литературу в конце XIX века. Его стремление к огромным, мировым обоб­щениям («Только о великом стоит думать»,— писал Блок в 1907 г.), вера в искусство как в средство поэтического преображения жизни, тончайшая одухотворенная музыкальность — все это позволяет считать символизм значительным явлением русской литературы XX века.

И не случайно молодой, ищущий, устремленный вперед, ко всему новому, Блок становится горячим сторонником нового направления. Конечно, впоследствии он перерос рамки сим­волистской эстетики — ибо гениальный художник не может развиваться лишь в тесных пределах единой заданной системы. Однако первый период блоковского творчества и мироощу­щения теснейшим образом связан с идеями символистов.

Блок в это время находился под огромным влиянием идеалистического учения Владимира Соловьева — предтечи русского символизма — известного философа, талантливого поэта, религиозного публициста и критика. Дуалистическое учение Соловьева признает двойственную природу всего сущего: внешний, видимый мир, согласно этой философии,— только бледное отражение того высшего, духовного мира, который открывается лишь немногим, лишь посвященным.

Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами —

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Молодой Блок воспринимает от Соловьева не только эту веру в высший смысл мира, но и надежду на скорое избавление его от зла, от греха. Избавительницу мира Блок, вслед за Соловьевым, видит в мудрой Мировой Душе, воплощенной в женском начале — Вечной Женственности. В воображении Блока возвышенные функции Вечной Женственности, Спаси

тельницы мира воплощаются в его вполне реальной невесте — Любе Менделеевой. Она для него — не просто любимая. Она — Светлая, Вечная, Царевна, Хранительница-Дева, Несравнен­ная Дама. Таков ее идеальный образ в блоковской ранней лирике. И любовь к ней — не просто земное, пусть и огромное чувство, но озарение, приобщение к высшему смыслу миря.

Ныне, полный блаженства,

Перед божьим чертогом

Жду прекрасного ангела

С благовестным мечом.

Ныне сжалься, о боже,

Над блаженным рабом!

Вышли ангела, боже,

С нежно-белым крылом!

А объяснение в любви и ее согласие — величайшее косми­ческое событие, от которого зависят судьбы мира:

Я скрыл лицо, и проходили годы.

Я пребывал в Служеньи много лет.

И вот зажглись лучом вечерним своды.

Она дала мне Царственный Ответ.

(«Я их хранил в приделе Иоанна...», 1902)

Предчувствия, которыми пронизаны все стихи этого цикла,— не просто предчувствия счастья, ответа на любовь, но ожидание чуда.

И нам недолго любоваться

На эти, здешние, пиры:

Пред нами тайны обнажатся.

Возблещут дальные миры.

Эти предчувствия, при всей их отвлеченной религиозной сущности, полны живой страсти, напряженной тревоги, ликования, юношеской экзальтации.

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо

Все в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,

И молча жду,— тоскуя и любя.

Верю в Солнце Завета,

Вижу зори вдали.

Жду вселенского света

От весенней земли...

Непостижного света

Задрожали струи.

Верю в Солнце Завета,

Вижу очи Твои.

В лучших стихах цикла нет холодного рационализма. Мы воспринимаем их как прекрасное одухотворенное человеческое чувство, устремленное к идеалу. Это великое чувство ясно, чисто и строго. А ощущение предчувствий и надежд полно неясного, весеннего очарования.

«Стихи о Прекрасной Даме» пронизаны духом музыки. Мелодия здесь всевластна. Вслушаемся в эти певучие, медлительные, тревожные ритмы:

У забытых могил пробивалась трава.

Мы забыли вчера... И забыли слова...

И настала кругом тишина...

...Только здесь и дышать, у подножья могил,

Где когда-то я нежные песни сложил

О свиданьи, быть может, с Тобой...

Где впервые в мои восковые черты

Отдаленною жизнью повеяла Ты,

Пробиваясь могильной травой...

Сумерки, сумерки вешние.

Хладные волны у ног,

В сердце   - надежды нездешние.

Волны бегут на песок.

Иногда вдруг среди этого певучего потока возникают мужественные, чеканные, строгие строки, напоминающие нам о будущем, зрелом Блоке:

Бегут неверные дневные тени.

Высок и внятен колокольный зов.

Озарены церковные ступени.

Их камень жив — и ждет твоих шагов.

Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь.

Одетый страшной святостью веков,

И, может быть, цветов весны уронишь

Здесь, в этой мгле, у строгих образов.

В это время к Блоку пришла известность. Свои ранние опыты он показывал очень немногим, главным образом матери. Постепенно круг его читателей стал расширяться. Вскоре о блоковских стихах узнал тоже начинающий поэт Андрей Белый (Б. Н. Бугаев) — глава молодых московских мисти­ков, увлеченных философией Владимира Соловьева. Род­ственница Блоков О. М. Соловьева, тонкая ценительница новой поэзии, писала матери Блока из Москвы: «Сашины стихи произвели необыкновенное, трудноописуемое, удивительное, громадное впечатление на Борю Бугаева (Андрей Белый), мнением которого мы все очень дорожим и которого считаем самым понимающим из всех, кого мы знаем». Блок с Белым, еще не знакомые друг с другом лично, вступают в переписку, длящуюся несколько лет — экзальтированную, со взаимными уверениями в духовкой близости, в братстве, в верности идеям Соловьева.

В таком же восторге от блоковской поэзии был и совсем еще юный Сергей Соловьев, племянник философа, друг Белого. «В 1902 году в Москве,— вспоминает Андрей Белый,— образовался кружок (небольшой) горячих ценителей Блока; стихотворения, получаемые Соловьевыми, старательно переписывал я и читал их друзьям и университетским товарищам; стихотворения эти уже начинали ходить по рукам; так мол­ва о поэзии Блока предшествовала появлению Блока в печати».

Постепенно Блок входит в литературный мир. Он знакомится с крупнейшим поэтом-символистом Валерием Брюсовым, со столпами петербургской мистической поэзии и философии Д. С. Мережковским и 3. Н. Гиппиусом.

Весной 1903 года происходит литературный дебют Блока: несколько его стихотворений были напечатаны в религиозно-философском журнале «Новый путь», издаваемом Мережков­ским, в «Литературно-художественном сборнике» студентов Петербургского университета и в альманахе «Северные цветы». А в октябре 1904 года в московском издательстве «Гриф» выхо­дит первая книга Блока — «Стихи о Прекрасной Даме» (по­мечена 1905 годом).

В этом же знаменательном 1904 году Блок наконец лично познакомился с Андреем Белым. Это был, несомненно, одареннейший человек: философ, поэт, прозаик, замечательный исследователь стиха, филолог, блестящий, острый полемист — он уже в эти ранние годы пользовался большим ува­жением и популярностью в среде символистов. Его ослепи­тельные многочасовые импровизации в кругу единомышленников — московских мистиков и в петербургском салоне Зинаиды Гиппиус никого не оставляли равнодушными, были ошеломляюще парадоксальны, обладали какой-то гипнотической силой внушения, убежденности. Совсем еще молодым Белый выдвинулся как один из вождей новой литературной школы, как теоретик и страстный приверженец символизма.

Дружба Блока, Белого и С. Соловьева казалась незыблемой. Друзья, «секта блоковцев», как они себя в шутку назы­вали, видели в Блоке своего идеологического вождя. Белый вспоминает: «...Нам ... нужно было иметь «знамя зари» — и им был для нас Александр Александрович». А «Прекрасную Да­му» — Л. Д. Менделееву-Блок — восторженные «блоковцы» провозгласили земным воплощением мечты Владимира Со­ловьева — Вечной Женственности, призванной спасти мир от тьмы. Очень интересна знаменательная фотография: А. Белый и С. Соловьев сняты около стола, на котором лежит Библия и, как иконы, стоят портреты Владимира Соловьева и Л. Д. Менделеевой.