«СНЕЖНАЯ МАСКА». «ФАИНА».
«ПЕСНЯ СУДЬБЫ» (1907—1908)
С осени 1906 года - с постановки «Балаганчика» — Блок стал часто бывать в театре В. Ф. Комиссаржевской на Офицерской улице.
Ему было здесь хорошо и просто. Он подружился с актерами. За кулисами, на «бумажных балах» и забавных маскарадах, среди пестрых карнавальных масок его видели веселым, по-детски шутливым, легким; а таким сумрачный Блок бывал далеко не часто и только со своими, только с близкими.
Но кроме атмосферы беззаботного веселья было для него еще одно очарование в театре Комиссаржевской. Здесь он познакомился с артисткой Натальей Николаевной Волоховой.
Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.
(1906)
«Кто видел ее тогда,— пишет Бекетова...— тот знает, какое это было дивное обаяние. Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы, и глаза, именно «крылатые», черные, широко открытые «маки злых очей»- И еще поразительна была улыбка, сверкавшая белизной зубов, какая-то торжествующая победоносная улыбка. Кто-то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув, рассекают тьму».
Много лет спустя Блок вспоминал, что тогда, в январе 1907 года, он «слепо отдался стихии». Вихрь страсти, стихов, музыки захлестнул его.
За две недели января 1907 года, «залпом», как говорил Блок, было создано около тридцати стихотворений — весь цикл «Снежная маска», посвященный Волоховой. Иногда в один день он писал по пять-шесть стихотворений.
В этой любовной лирике — «восторг мятежа», трагическая обреченность страсти, снежная, заметающая душу вьюга — любимый образ блоковской поэзии.
И опять метель, метель
Вьет, поет, кружит...
Всё — виденья, всё — измены...
В снежном кубке, полном пены,
Хмель
Звенит...
(1907)
Туманные, завораживающие, музыкальные стихи «Снежной маски» странны и прекрасны. Любая мелочь, незначительная житейская деталь исполнены в них утонченной поэзии. Простая пряжка с изображением змейки на платье и туфель,ках Волоховой претворяется в таинственный символ в мелодическом стихотворении «Сквозь винный хрусталь»:
В длинной сказке
Тайно кроясь,
Бьет условный час.
В темной маске
Прорезь
Ярких глаз.
Нет печальней покрывала,
Тоньше стана нет...
- Вы любезней, чем я знала,
Господин поэт!
- Вы не знаете по-русски,
Госпожа моя...
На плече за тканью тусклой.
На конце ботинки узкой
Дремлет тихая змея.
(1907)
А накладка на книжном шкафу из блоковского кабинета, изображающая амура, появляется в одном из самых пленительных стихотворений — «Под масками»:
А под маской было звездно.
Улыбалась чья-то повесть.
Короталась тихо ночь.
И задумчивая совесть,
Тихо плавая над бездной,
Уводила время прочь.
И в руках, когда-то строгих,
Был бокал стеклянных влаг.
Ночь сходила на чертоги,
Замедляя шаг.
И позвякивали миги,
И звенела влага в сердце,
И дразнил зеленый зайчик
В догоревшем хрустале.
А в шкапу дремали книги.
Там — к резной старинной дверце
Прилепился голый мальчик
На одном крыле.
(1907)
Блок, конечно, придумывал, поэтизировал реальную Н. Н. Волохову. В ней ему чудилась вольная, хмельная народная стихия, захлестывающая все условности, все преграды своей разбойной русской удалью. Образ героини «Снежной маски» и особенно цикла «Фаина», также посвященного Волоховой, ассоциируется для Блока с Россией.
Какой это танец? Каким это светом
Ты дразнишь и манишь?
В кружении этом
Когда ты устанешь?
Чьи песни? И звуки?
Чего я боюсь?
Щемящие звуки
И — вольная Русь?
(«О, что мне закатный румянец...», 1907)
Смотрю я—руки вскинула,
В широкий пляс пошла,
Цветами всех осыпала
И в песне изошла...
Неверная, лукавая.
Коварная — пляши!
И будь навек отравою
Растраченной души!
С ума сойду, сойду с ума,
Безумствуя, люблю,
Что вся ты — ночь, и вся ты — тьма,
И вся ты — во хмелю...
(«Гармоника, гармоника!..», 1907)
Поэтизированный образ Волоховой — грозной, свободной, мятущейся женщины, олицетворяющей для Блока русскую национальную стихию,— в центре пьесы «Песня Судьбы» {1908 г.).
Мысли о России пронизывают произведения, посвященные Волоховой. Недаром в цикл «Фаина» Блок включил значительнейшее свое стихотворение, далеко перерастающее чисто любовную тематику — «Когда в листве сырой и ржавой...»; здесь впервые так твердо сказал он о самом главном: о своем долге перед родной печальной землей, о своей великой крестной муке во имя ее:
Когда над рябью рек свинцовой,
В сырой и серой высоте,
Пред ликом родины суровой
Я закачаюсь на кресте...
Несмотря на трагическую интонацию этой лирики, именно в это время создается одно из самых светлых блоковских стихотворений — мужественное да, обращенное к жизни, со всей ее горькой и прекрасной сложностью:
О, весна без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха — позорного нет!..
И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель — я знаю —
Все равно: принимаю тебя!
(1907)